Александр Фрадис
Заполонив садовую скамейку, почтенный старец наставлял семейку: — ...подъехала к ОВИРу «канарейка» — и тут же объявили карантин... Шуршали шины, задевая бровку. Мишпуха снизу вверх внимала робко. А Моисей — вчерашний полукровка — в воображеньи чистил карабин.
Не убоясь повального крещенья, но опасаясь кораблекрушенья, с боями прорывает окруженье бессмертный, но болезненный народ. В отчаянье решаются на это и те, на ком не стёрлась Божья мета, зане талант — не род иммунитета от гриппа, а как раз наоборот.
Перед отлётом дёргаясь в канкане, как звери, побывавшие в капкане, со скрипками, фигурными коньками, с холстами и стихами в тайниках, отвергнув социальные заказы, бегут, спасая разум от заразы, пииты, лицедеи, богомазы в терновых — то есть лавровых — венках.
Нас не уберегут от эпидемий светила медицинских академий, а тошноту от взлётов и падений наверняка не снимет аэрон. Любой недуг предполагает кризис, когда в глазах пылающие крысы, вороньей стаей облепив карнизы, на идише сулят Армагеддон.
Глодает Чоп таможенные тромбы. Трещат по швам контейнеры и торбы. А сам создатель водородной бомбы — лишь «экс-лауреат и клеветник». Но в карантинно-вирусной державе не продержаться на скандальной славе: войдя в сношенья с прессой и послами, рискуешь триппер подцепить от них.
Не роль, но Рок ведёт царя Эдипа... Ослепшие от насморка и хрипа, мы покидаем пир во время гриппа навстречу новым ливням и снегам. Наш поезд проплывает вдоль платформы, как столбик ртути, приближаясь к норме.
На санитара в офицерской форме задумчиво взирает Вальсингам.
Ноябрь. Эпидемия гриппа ломотой корежит скелет. Отправлена пышная грива в корзину за выслугой лет. То оттепель дразнит игриво, то стужа заносит стилет.
Сограждане входят с опаской в общественный транспорт, как в лес, скрывая под марлевой маской зрачков лихорадочных блеск.
На службе, у касс, в заведеньях, без тени ухмылки — всерьез! — вверяют свои сновиденья начальству, сморкаясь до слез.
Ночами читают Пикуля, кидая бессоннице кость. Жуют с отвращеньем пилюли от кашля и нервных расстройств.
Потом обращаются к водке, сочтя ее меньшим из зол, поскольку в надсаженной глотке мозоли натер этазол.
Проблемы все неразрешимей — и, сунув термометр в рот, мечтой о постельном режиме блажит занемогший народ.
...Не пялься с надеждой на флюгер. Чихая на мир, не ворчи. Отсутствие снега на юге причиной считают врачи!
Они в шутовском облаченьи шныряют по темным углам, сверяя влеченье к леченью с параграфом плана, а план —
загнать в карантин пилигрима, колючкой опутать леса. Намордник надежнее грима сотрет выраженье с лица.
Ноябрь. Эпидемия гриппа. На пальцах — микробов пыльца.
есть на каждом листе календарном дабы впредь мы не знали забот четкий перечень в ритме ударном красных дат и рабочих суббот
в промежутках меж грохотом стали и воинственным лязгом газет припадаем мы к зелью устами по пути на парад иль в клозет
в этом веяньи явно влиянье искривления времени но воздаяние за возлиянья род людской не пугает давно
по морозам и метаморфозам утирая то водку то пот мы дотянем наш век под гипнозом черных дат и кровавых суббот
Преодолев полосу невезенья на брюхе, в перьях и пухе, в бумажной трухе, будто в прахе, драные джинсы сменив на парадные брюки, вытянув руки, бреду, натыкаясь на плахи...
Ложные страхи! Пора бы прийти в умиленье от всенародного мления! Прочь умаленье планов, идей и значенья великой эпохи! Есть недостатки, конечно, но плахи — не плохи!
Это такая попытка приятия мира — выдавить желчь на бумагу японской пипеткой и раствориться в колоннах, шагающих мимо поступью гордой, сверяя маршрут с пятилеткой, —
к новым высотам, зияющим над континентом, — слесарь с дояркой и прапорщик с интеллигентом! Вывернуть мир наизнанку с таким контингентом — плевое дело. Хана буржуазным агентам!
Кентом дымя, возвёдем города из брезента в джунглях и в Арктике!.. (Голос жены: «Полотенце...) — Брысь, отщепенцы! От вас не приемлю презента!.. (...нужно под краном смочить. У него инфлюэнца.»)